 01.09.2007 - Капля сюрреализма в стакане обыденности- У хлеба с жингялом нет конкретного размера, - сказал он, - а то он бы давно уже вышел на международный рынок и благодаря своему вкусу стал бы известным во всем мире.Несколько минут назад он изрек, что будь у Карабаха конкретные размеры, тут давно процветал бы туризм и валом повалили бы иностранные инвесторы. Затем раздраженно посмотрел на небо и решил, что размер луны тоже неудачно выбран. Я откопала это чудо сегодня днем в доме его отца, Ерванда Абраамяна. В шортах, майке с надписью на английксом, копной черных волнистых волос и всколоченной бородой – этакий небрежный французский шик, он, разумеется, резко контрастировал с деревенскими мужчинами в строгих брюках, с суперкороткими стрижками. Он сидел за столом в просторном, полупустом балконе и ел картошку с помидором и луком. Посмотрев на меня своими странноватыми, отрешенными глазами, он пригласил разделить с ним завтрак. - Завтрак? В два часа дня? – удивилась я. - Я свободный художник, - заявил он, - свободный от всех условностей. Ем, когда хочу, сплю, когда хочу. Художник... Ах, да, Роберт Абраамян, я сегодня о нем наслышалась. Он в Мец Тагларе местная знаменитость в общекарабахском масштабе. Недавно в чайной Таж он презентовал свою первую видеоинсталяцию «Свет 8», «в узком кругу мыслителей», как написал о нем степанакертский журнал «Гех арт». Деревенские «мыслители», для которых болезнь свиньи вещь намного важнее, чем все течения в искусстве вместе взятые, конечно же, мало чего поняли из непрерывно движущихся стихотворных строчек на экране. Детище видео арта стало сенсацией и в самом Степанакерте, где о современном искусстве имеют лишь смутное представление. Как все непонятное, его поспешили причислить к гениям, на всякий пожарный. Он сидел и молча разглядывал меня. - Это твои картины? – спросила я, указывая на полотна на стене. - Да. Так себе. Натюрморты. Цвета яркие, сочетания хорошие, но особо не впечатляют. Мне понравилось только одно полотно: портрет его брата, погибшего на карабахской войне. Сестра Роберта, Наири рассказывала мне, что он сделал ее за ночь перед похоронами. - Там в гостиной еще есть, - равнодушно бросил он. Еще пара неоконченных полотен висело в его мастерской, переоборудованной из одной из спален. Опять ничего особенного, но мастерская просто фантастика, сотканная из огромного количества пыли, недогрызанных виноградных лоз, паутины и солнечных лучей. Когда я, посмотрев все картины, снова села за стол, он счел нужным объясниты: - Мои картины в основном не здесь, тут только несколько. - Так ты живешь не здесь? - Что ты подразумеваешь под словом жить? – тем же отрешенным тоном спросил он. - Жить значит жить, обитать, - бросила я. Нирвана, в которой пребывала вся его сущность, начинала меня раздражать. - Я тут ем и сплю, а моя деятельность сконцентрирована во Франции. - Так ты работаешь во Франции? У тебя там мастерская? - Я сказал, моя деятельность во Франции, - повторил он, как непонятливому ребенку. - И что же ты делаешь во Франции? – безнадежно вздохнула я. - Сотрудничаю с URDLA , - сказал он. Мне понадобилось примерно полчаса, чтобы выудить у него, что он сотрудничает с литографическим изданием. Издание предоставляет художникам мастерские, за которые они платят примерно 100 долларов в день. У него с изданием уговор: он не платит за помещение, они не платят ему зарплату, а все гравюры, которые он делает, делят пополам. Издание реализует свою половину во Франции, а Роберт может сбыть свою в Армении. - Но я не делаю этого. Пробовал раз, и сразу бросил: слишком большая нервотрепка. - Так на что ты живешь? В смысле, как зарабатываешь? - А зачем мне нужно зарабатывать? Ем три раза в день, и неплохо ем, сплю, сколько хочу, что еще мне нужно? - А если все таки бывают нужны деньги? - Ну, для этого есть друзья. - В общем, ведешь жизнь паразита. - Ну почему сразу паразит? Я называю это двухсторонне выгодным сотрудничеством. - То есть? - Я время от времени выражаю гениальные мысли, мои друзья подхватывают их, вкладывают в дело, делают деньги. Мне же причитаются комиссионные с них? - Да уж, неплохо ты устроился. - Не жалуюсь. Только плохо, что URDLA последние два года приостановила сотрудничество. У них вечно какие-то проблемы с министерством культуры, во Франции сейчас вообще уйма проблем. Было забавно, что человек, семья которого каждый день носит воду из родника и потребляет эту воду крошечными порциями, чтоб хватило на всех, грустно рассуждает о проблемах бедной Франции. Я оставила его доедать поздний завтрак и пошла бродить по деревне. Теперь уже поздняя ночь, я вышла на крыльцо отдохнуть от чтения книги его отца. Идеально круглая желтая луна с грустной, перепачканной мукой мордашкой. Прохладно. Привязанный к дереву ослик бесшумно жует траву. Я чувствую себя как в раю, а ему вздумалось критиковать размеры. Покончив с ними, он перешел к проблемам современного искусства. - В URDLA сейчас большие споры насчет art contemporary , - задумчиво поглаживая бороду сказал он. - Art contemporary правда может считаться искусством или нет? Потому что в art contemporary необязательно уметь рисовать, то есть с точностью передать пропорции и форму. - У него даже нет определения. Art contemporary всего лишь означает современное искусство, но у него нет определения. - Он универсальный язык в искусстве, на котором могут говорить и японец, и француз. - Ага, а еще это полная свобода: каждый выражает себя, как хочет и как умеет. То есть мусор органично мешается с искусством. - Конечно, это тоже есть. Но art contemporary – очень важная вещь . Это синтез восточного и западного искусства, то над чем бились в начале века и так и не смогли добиться, потому что язык не был определен. Импрессионизм? Нет. Он более западный. Кубизм? То же самое. Америка предложила art contemporary ... Ослик, привязанный к дереву, в который уже раз, одобрительно икнул. Я еле сдержала смех. Было ужасно забавно слышать его заумные рассуждения про искусство на фоне то и дело икающего ослика и хрюкающего кабана соседа, которого, видимо, разбудил ослик. Ни дать, не взять видеоинсталяция из НПАК-а. - У вас изумительные горы, - сказала я, когда он замолчал. Я только что опустошила бутытлку вина (единственную, которая обнаружилась в деревне), подарок Ерванда, прохладный, чистый воздух нагонял приятную сонливость, и мне совсем не хотелось спорить на тему, art contemporary - искусство или нет. - Можешь забрать их себе, - равнодушно сказал он. – Мы на них достаточно насмотрелись. Сегодня днем несколько сельчан сказали мне то же самое. - Я не единственный, кто тут не работает, - вдруг сказал он. Должно быть, мое утреннее замечание все-таки задело его. – Молодежь после войны вообще тут без дела болтается. Представь, приходит парень с войны, весь из себя такой крутой и ему говорят, что он будет батрачить на собственного соседа, который приобрел землю и разбогател, пока он воевал. Унизительно. Мало кто на такое согласится. Я подумала, что гораздо унизительнее сидеть на шее родителей, но промолчала. Сам он два года прослужил в советской Армии и три года воевал в карабахской войне. В Армию его забрали из училища имени Сарьяна в Ереване, так как он не был гражданином Армении. Когда демобилизовался, обратно в училище не пошел, а поступил в Академию изъящных искусств. Академию тоже не закончил; в 1991-ом пошел воевать. Я вернулась в дом продолжить чтение. Через некоторое время Роберт вошел в комнату. - Пойдем, - сказал он, - познакомишься с ночной жизнью деревни. - С чего ты решил, что мне хочется познакомиться с ночной жизнью деревни? - Ты же журналист. - Гм... и что это за ночная жизнь в деревне, где все давным давно спят, кроме женщин, делающих домашнюю работу? - Не все. Молодежь собирается в кафе. - В каком еще кафе? Тут только чайная. - Тут есть кафе. Но о нем ты не узнаешь в домах. О нем знают и туда ходят только мужчины. - Так чего ты приглашаешь меня? - Ну вот, - он пожал плечами, - делаю доброе дело, обеспечиваю тебя материалом, который на дороге не валяется, и никакой благодарности. - И что из себя представляет это кафе? - Пара школьных парт и скамейки. Я не смогла сдержать смеха, и он назидательно заметил, что важна не обстановка, а атмосфера. - А вы даже своих девушек не берете в кафе? - Своих девушек? - Ах да, у вас наверно, их и не бывает. Вас же женят родители женят на ком хотят. - Нет. Бывает и так, конечно, но это не закономерность. - Сколько тебе лет? - Я 65-ого года рождения. - 41?! – На вид ему около 30-и. – Почему ты не женат? - Мне это не нужно. Зачем люди женятся? Женщины выходят замуж потому, что хотят иметь половую жизнь, а в деревне это возможно только в замужестве, а мужчины потому, что не прочь им это дать. Я часто бываю в Степанакерте, Ереване, у меня есть знакомые женщины, которых такие комплексы не волнуют. Так что не вижу смысла связывать себя семьей. - Та женщина, которая работает в чайной... вы все обращаетесь с ней как-то пренебрежительно. Почему вы не уважаете ее? - Ха ха! Она единственная, кто задержалась в чайной. До нее работало несколько девушек, но они быстро удрали. - Зачем же она осталась? - Ей уже, наверное, все равно. От нее сбежал муж, у нее нет никого, так что она вполне может работать в чайной. Эта женщина делает в чайной всю работу: подает, моет, подметает. Если ее просишь принести что-нибудь, она сделает это с такой поспешностью и таким беспокойством на лице, словно боится, что мир рухнет, если она ошибится. - Мы с друзьями надумали открыть в деревне дискотеку, - сказал Роберт. – Чайная нас уже не удовлетворяет, места мало. Я как раз иду в кафе обсудить это с ними. Это будет дискотека только для мужчин. - Хотя, может сразу открыть стрип клуб? – задумчиво добавил он. – Да, да потрясающая идея. - И кто же будет для вас танцевать? Местные девушки или из столицы пригласите? - Ты с ума сошла! Мы пригласим какую-нибудь украинку, она и будет для нас танцевать. И вдохновленный идеей, побежал в кафе обсудить ее с приятелями, на прощание пообещав, что когда я загляну в эти края в следующий раз, в деревне уже будет свой стрип клуб. Асмик Оганесян, Hetq Online Опубликовано на сайте: http://www.newarmenia.net Прямая ссылка: http://www.newarmenia.net/index.php?name=News&op=view&id=46 |